Смольянинов* — упырь, Анатолий Белый — прыщ на теле русской культуры: Режиссер Давлетьяров рассказал о творчестве и об отношении к уехавшим артистам

Ренат Давлетьяров, продюсер, режиссер и сценарист, постановщик фильмов «Однажды», «А зори здесь тихие», «Чистое искусство», «Летчик», «Донбасс. Окраина», выпускает новый фильм — фантастический триллер «Человек ниоткуда». И пришел на

«КОМЕДИЮ СНИМАТЬ Я БЫ НЕ РИСКНУЛ»

— Название «Человек ниоткуда» напоминает о старом фильме Эльдара Рязанова. И более того, насколько я понимаю, картина изначально замышлялась как комедия, а не триллер…

— Я еще подрабатываю сценаристом. Однажды пригласил коллегу Диму Пинчукова, который обладает редким даром составления остроумных диалогов, вместе написать комедию, — про то, как человек из советского прошлого нелепым образом попал в настоящее. Мы сели писать. Предполагали одно развитие событий, думали об одних финалах, а сценарий начал жить собственной жизнью и увел нас в иную сторону. Смеха не получалось. Мы заводили героя в какие-то загадочные ситуации. И, когда я понял, что это не комедия, решил, что буду снимать сам. Комедию снимать я бы не рискнул, как режиссер, не хватает силенок. Во всех жанрах можно за что-то спрятаться, а в комедии тонкая грань, где с одной стороны – несмешно, а с другой – пошло. И ты должен пройти между этими опасностями.

А история простая. Космонавт в начале 60-х годов отправляется в космос, его корабль терпит крушение. Он приходит в себя в госпитале 1960 года, который кажется ему странным. Он понимает, что, скорее всего, он приземлился не там, где должен был. Может быть, в США, на Аляске, и теперь фальшивые врачи пытаются у него выведать советские военные секреты?.. Он бежит из этой больницы и вдруг понимает, что оказался в Москве 2023 года. При этом он очнулся в амнезии, только обрывками, фрагментами что-то вспоминает. Например, что познакомился перед полетом с девушкой и влюбился в нее. Ищет ее — и внезапно находит, хотя прошло 60 с лишним лет…

А что до названия — мы взяли его как рабочее. На хлопушке надо что-то писать, когда снимаешь кино. Мне никогда не нравятся названия моих картин, я все время пытаюсь их переназвать. Сейчас даже организовал конкурс среди съемочной группы: условно говоря, выдам ящик коньяку тому, кто придумает название лучше. Но прокатчики сказали, что они тестировали показчиков, кинотеатры, сети, всем очень нравится «Человек ниоткуда». Против лома нет приема.

— У вас там смелое допущение, что до Гагарина в 1960 году был еще один космонавт, у которого миссия провалилась.

— Уверяю вас, на большую часть аудитории это не произведет никакого впечатления. Мы живем в такие времена. Вам еще ответят, кто такой Гагарин, но какого числа он полетел, вам никто не скажет. И огромное количество людей примут нашу фантазию за чистую правду…

Есть конспирологические теории, истории о том, что были полеты, которые кончились неудачно. Никто не знает, что там было. Меньше всего мне хотелось снимать документальное кино. Другое дело, что 60-е годы хотелось снять максимально аутентично. А в Москве самое мучительное – найти историческую натуру! Мы живем в лучшем городе Земли, и мне, объехав весь мир, хочется уподобиться герою «Секса в большом городе», который говорил «Я десять лет не уезжал с Манхэттена, потому что здесь все есть: культура, еда и друзья». Но искать натуру — это пытка. Когда мы снимали историческую картину «Летчик», мучительно искали обшарпанные здания, криво уложенный асфальт, дороги, где нет красивой разметки. В итоге для первой сцены фильма, где герой идет по столице, потребовалось 40 грузовиков со снегом, которым мы закрывали и залепливали все приметы современности…

«ЗОЛОТОЙ ПЕТУШОК» И «ИГРА ПРЕСТОЛОВ»

— У вас в планах экранизация пушкинского «Золотого петушка»…

— Я однажды сидел за компьютером, а в соседней комнате работал телевизор. И там пошел мультфильм «Сказка о золотом петушке». И я слушал, слушал. Прекратил работать, стал задумываться о содержании этой истории и о том, что с нею можно сделать. Это же такая легкомысленная, на пяти страницах, сказочка. Царь Додон, который устал от всех войн, пригласил мудреца. К нему пришел «звездочет и скопец». То есть евнух. Какого черта – евнух? Дальше появляется петух, которого дарит мудрец царю, который предупреждает о том, с какой стороны приближается войско. Это может быть огненный петух, инфернальное существо. Средневековая битва, «Игра престолов»! Потом вдруг появляется Шамаханская царица. Она обладает настолько большой властью очаровывать, что сыновья Додона убивают друг друга из-за нее… И невольно я задался вопросом: какой интересный бэкграунд там может быть. Какие счеты у этого мудреца с востока с Шамаханской царицей, зачем ему она нужна, куда исчезают и она, и петух… Это было лет пять-семь назад. Тихонечко, по кирпичику складывалась история. Сейчас уже она обрела практически форму сценария, он написан от начала до конца, но понятно, что сценарий – вещь, которая требует постоянной шлифовки. Мы уже выбрали места, где будем снимать, работа идет, но это очень большая картина. Причем мы не идем строго в канве «Золотого петушка», там и «Сказка о царе Салтане», и «Сказка о Золотой рыбке»… Хочется, конечно, не сусальные сказочки для трехлетних, хочется серьезной, с плотью и кровью, истории, такой по-настоящему средневековой, где нравы и все остальное достаточно реалистично. Первая битва, с которой начнется фильм, будет длиться 15 минут, например. А таких в фильме много. Мы, кстати, хотим снять морское сражение, то, что в нашем кино не делалось очень и очень давно. И не делалось бы, если бы компьютерная графика не шагнула так далеко.

«Я УЖЕ ШЕСТЬ ИЛИ СЕМЬ ЛЕТ НЕ ЧИТАЮ РЕЦЕНЗИЙ НА СВОИ ФИЛЬМЫ»

— У меня ощущение, что вас несколько лет назад заклевали за другую экранизацию — фильм «А зори здесь тихие» по Борису Васильеву. И я не очень понимаю почему.

— Послушайте, часть публики так устроена. Одна часть публики занимается только одним – исследованием, ремейк это или не ремейк. Они же не знают историю кино, они понятия не имеют, что «Одиннадцать друзей Оушена» — ремейк старого фильма с Фрэнком Синатрой, что «Идеальное убийство» — это ремейк Хичкока, и т.д. Бессмысленно с ними разговаривать. Вторая часть публики считает, что весь российский кинематограф создан только для одного – распилить бюджет. И переубедить их невозможно. Я, кстати, знал больших чиновников, ответственных за кино, которые именно так и считали. Есть и третья категория зрителей, их называют «заклепочники». Они отслеживают самые ничтожные ошибки — вроде того, что на танках не те заклепки, и яростно критикуют за это авторов, причем судят с бесшабашным космическим размахом о чем угодно. У меня в каких-то сценах в фильме «А зори здесь тихие» костюмеры, — чуть не убил их потом, — перепутали, портупею перевесили на Пете Федорове с одной стороны на другую. Вы знаете, какой-то придурок после этого написал письмо Путину. Он требовал запрета картины, которую даже не видел, посмотрел только рекламные ролики!

К этому надо относиться, как к дождю. Раньше я еще как-то реагировал. Но, во-первых, я уже лет 6-7 не читаю ровно ничего, ни положительных, ни отрицательных рецензий. Во-вторых, я считаю, что публика обязана судить о кино, как о футболе. Знаете, я сам футбольный болельщик, хожу на свой любимый «Спартак». И мы, сидя на трибуне, даем советы футболистам: «Куда ты дал пас?!» Мы разбираемся все в футболе, мы орем во всю глотку. Так и кино. Каждый имеет право судить о том впечатлении, которое произвела картина. Есть люди, которым не нравится «Однажды в Америке» или «Крестный отец», которые, по-моему, входят в список лучших фильмов в истории. Ну и что, имеют право.

— Сейчас огромное количество режиссеров снимают для стримингов сериалы, — Валерий Тодоровский, Федор Бондарчук… У вас не было желания пойти в сериальные авторы?

— Ну, теоретически я думаю об этом. Немножко расхолаживает одна мысль. Дело в том, что я очень тяжело и много работаю, когда идет съемочный день. У меня все время это как война, как битва. Я снимаю в день 3-4 минуты того, что потом войдет в фильм. А Валера Тодоровский, например, рассказывал мне, что в «Оттепели» у него было 10 минут в день. Я говорю: «Валера, как это возможно?» И мена это пугает. Это не вопрос боязни труда, а вопрос, что это технологически и физически невозможно – выдать какое-то качество. Репетиции, освещение, цвет, второй план, многомонтажность, что значит съемки одной и той же сцены с кучи ракурсов. Хотя, конечно, интересно было бы попробовать себя в сериале. У Феди, кстати, мне очень понравился сериал «Псих».

— Что вы думаете по поводу актеров типа Анатолия Белого, которые уехали за границу после начала СВО? Сейчас кто-то возвращается, как Андрей Бурковский, кто-то там сидит. Какая судьба их ждет?

— Во-первых, я о них не думаю. Я, конечно, очень многих из них знаю достаточно близко. Многих, как Белого или упыря этого Смольянинова*, я снимал…

— И что, он был упырем с самого начала, когда вы его снимали?

— Да нет… Понимаете, в мирной жизни не только допустима, но, мне кажется, жизненно необходима оппозиция. Ты можешь существовать в одном лагере и ненавидеть другой, но объективно она нужна. Но в трудные моменты системы координат меняются. Во всяком случае, для меня…

У меня только два вопроса ко всей этой публике. Я уважаю пацифистов, я уважаю борцов за мир. Мы вспоминаем хиппи, Джона Леннона. Но я был в Донбассе. И видел там кладбище, Аллею ангелов, на котором лежит около 300 убитых детей… Что-то я не помню, ребята, вашего писклявого голоса в их защиту: давайте прекратим бомбить мирные города. Ну, мирный же город. Это ведь не линию фронта бомбили! И если бы ты раньше говорил: остановите войну, бандеровцы, твари, остановите бомбежки мирных городов, а сейчас начал выступать против СВО, я бы, может, не согласился, но как-то тебя понял. А сейчас…

Ради чего твои убеждения созданы, ради домика в Юрмале? Это мерзкое, честно говоря, ощущение. Я не знаю, совершали ли они преступление. Есть нормы закона. Но совесть, например, не подпадает под нормы закона. Мне кажется, они совершили огромную ошибку, предав то, что сделало их теми, кто они есть. Они только здесь, в этой стране, состоялись.

— С тем же Белым у вас наверняка были какие-то дружеские отношения, если вы с ним на трех фильмах работали. Для вас его высказывания стали чем-то вроде потрясения?

— Потрясение – это слишком сильно сказано. Ну, уехал и уехал. Я удивился, но потрясен не был. А потом посмотрел несколько его выступлений в YouTube, — и, честно говоря, оторопел. Ты кто такой вообще, прыщ на теле русской культуры, — чтобы требовать отменить русскую культуру?.. А он призывал! Он, например, заявлял, что Россия — это биологическая агрессивная масса. Ну, придурок, что можно сказать. Кстати говоря, мне кажется, истоки этого «украинства» нынешнего лежат в некоем агрессивном невежестве. Агрессивное невежество порождает их комплекс неполноценности. И от этого вот эта вся озлобленность и готовность сродниться с нацизмом в ненависти к русским. Но там еще есть персонажи, отменяющие русскую культуру, которая дала им все, что они в жизни имеют. Но это их нелепый выбор, и черт бы с ними…

*Признан в РФ иностранным агентом