Нежный великан с глазами как небо
Рост Ивана Сергеевича Тургенева был 192 сантиметра, и все описывали его как гиганта. «Очаровательный колосс, нежный беловолосый великан, он похож на доброго старого духа гор и лесов, на друида и на славного монаха из «Ромео и Джульетты»… глаза как небо… кроткий великан, любезный варвар» — подбирали эпитеты братья Гонкуры. «У него была чисто русская физиономия с чрезвычайно мягким выражением, и в его глазах – самых добрых глазах в мире – светилась глубокая печаль» — добавлял Генри Джеймс.
У Тургенева был огромным не только рост, но и мозг — когда после смерти произвели вскрытие, выяснилось, что он весит два килограмма, то есть на 600 граммов больше, чем мозг обычного человека (и на килограмм больше, чем, например, мозг писателя Анатоля Франса). Это ни о чем нам не говорит, размеры человеческого мозга не равны размеру интеллекта, но факт довольно-таки незабываемый.
Он прожил на свете не так уж много — 64 года. И написал за это время тридцать томов прозы, стихов, писем, статей. Среди которых — шедевры, выведшие его в число классиков мировой литературы. «Записки охотника», «Первая любовь», «Ася», «Отцы и дети», «Месяц в деревне», «Дворянское гнездо»… Им восхищались отнюдь не только на родине: в кругу Флобера, Мопассана, Золя, Альфонса Доде он был своим. А молодой Хемингуэй, например, обожал Тургенева, и даже одну из первых своих повестей назвал «Вешние воды»…
МАТУШКА В СТЕКЛЯННОМ КИОТЕ
Мы все со школы привыкли думать, что мать Тургенева была самодуркой и людоедкой, жестокой крепостницей. Мягко говоря, это преувеличение, — хотя Варвара Петровна действительно была, что называется, женщиной «ярко окрашенной». Далеко не красавица, но богатая невеста, она сама выбрала себе мужа, юного симпатичного поручика Сергея Тургенева (которого явно соблазнили ее миллионы). Когда он умер, она не поставила ему памятник на могилу, чтобы не обременять себя лишними хлопотами. Вообще, когда он умирал, Варвара Петровна была занята: уехала за границу рожать внебрачную дочь, прижитую от домашнего врача в 47 лет. (Ничего страшного — муж тоже изменял ей направо и налево).
Холера распространяется главным образом через грязную воду, но это мы знаем сейчас; а тогда, во время очередной эпидемии, в газетах написали, что ее по воздуху разносят «ядовитые микроскопические мошки». В связи с этим Варвара Петровна приказала изготовить «носилки с стеклянным колпаком в виде не то кареты, не то — киота. Она там сидела в мягких креслах, и ее носили». А когда она умирала (не от холеры), сказала приехавшему сыну Николаю: «Ты еще не знаешь, простила ли я тебя. Поезжай в Петербург и открой высланный тебе сундук. Коли в нем икона — значит, простила». Сыну пришлось возвращаться в Петербург (давайте сохраним интригу, не скажем, нашел ли он образ), а мать тем временем скончалась… Есть в этих ее жестах какой-то проблеск гения.
Но дети почему-то не ценили. «Салтычиха!» «Да кого ты не мучаешь? Всех!» — кипятился Тургенев, расписывавший потом мать серыми и черными красками и в своих произведениях (а она стала, например, прототипом Барыни из «Муму»), и в воспоминаниях. При этом сохранилось около сотни писем, которые она ему отправила, — и тут внезапно оказывается, что она сына безумно любила. Считается, что она не давала ему денег, — а на самом деле давала, как и его брату, а они их прожигали и не считали нужным перед нею ни в чем отчитываться, что несколько ее раздражало. А потом Николай втайне от нее женился, Тургенев закрутил роман с Виардо, и это ее печалило — она не думала, что все это принесет им счастье. Так что еще вопрос: хотела ли она держать их в своей полной власти (как считал Анри Труайя), или просто старалась обеспечить какой-никакой родительский контроль над судьбой беспутных сыновей и их (то есть своими) финансами?..
Да и сын подчас проявлял огромную любовь. Когда мать однажды уехала осматривать поля и не вернулась (началась чудовищная гроза), чуть ли не бился в истерике. Наконец, вернулась (оказалось, что грозу переждала в домике лесника). Как свидетельствовала очевидица, «Иван бросился к ней: «Не промокла ли ты, maman? — беспокоился он и беспрестанно целовал ее руки. – Ну, слава богу, слава богу, — твердил он, – с тобой ничего не случилось. Как я боялся за тебя: лошади могли испугаться и понести, это не выходило у меня из головы… — И опять припадал к матери и целовал ее».
Когда крестьянка Иванова родила Тургеневу дочь, он пулей прибежал к матери каяться. Та дала замечательный, особенно для XIX века, ответ: «Ты странный, я не вижу греха ни с твоей, ни с её стороны. Это простое физическое влечение». И взяла его дочь Пелагею на воспитание. Правда, обращалась с нею, как с крепостной — но об этом мы знаем с его слов… Разобраться в этом клубке любви и ненависти очень трудно.
И «Муму» не такое простое произведение, как кажется. Во-первых, барыня не приказывает утопить собаку (что отложилось у всех в головах) — она просто требует, чтобы «ее здесь не было», потому что она лает и мешает ей спать. Вообще, идея убить собаку, если вчитаться, принадлежит самому Герасиму! Во-вторых, прямой прототип Герасима, крепостной Андрей, барыню свою очень любил, и уходить от нее никуда не собирался…
«ВЫСОКИЕ ОТНОШЕНИЯ» СО СТРАСТНОЙ ПЕВИЦЕЙ
Генри Джеймс точно подметил «глубокую печаль», светящуюся у Тургенева в глазах. Он был гораздо более депрессивным человеком, чем нам кажется, хотя периоды мрачности сменялись у него совершенно детскими проказами (то начнет кукарекать, взобравшись на подоконник, то плясать канкан в гостях у Толстого, к которому приехал в гости после того, как не виделись 17 лет). Лечил депрессию с помощью огромного колпака, сделанного из шторы: надевал на голову, становился носом в угол, и постепенно становилось весело. Был ипохондриком; по словам Павла Анненкова, «не пропускал почти ни одной значительной аптеки в Москве, Петербурге, Париже и Лондоне, чтобы не потребовать у них желудочных капель и укрепляющих лепешек». Холеры боялся еще сильнее, чем мать, ему становилось физически дурно, стоило о ней задуматься (однажды, увидев в поезде даму, державшуюся за висок, заподозрил, что она больна и рванулся окроплять себя и своих спутников одеколоном). Похоже, все неприятные события, случившиеся с ним, держал в голове и никак не мог переварить, постоянно к ним возвращаясь мыслями.
Есть знаменитая история, как он в девятнадцать лет отправился в Германию на корабле, а корабль загорелся и пошел ко дну. Тургенев тогда начал кричать «Спасите меня, я единственный сын у матери!» (конечно, он был не единственным) и пытался подкупить матросов, чтобы те его спасли первым, в обход других пассажиров. Вина за это мучила его всю жизнь. Под конец которой, уже больным, умирающим, он вдруг начал спешно диктовать очерк «Пожар на море» о том, что случилось на этом проклятом корабле. Спешил объясниться перед смертью…
Любовь к Полине Виардо тоже принесла ему много мучений. Он увидел ее ровно 180 лет назад, осенью 1843 года, когда она выступала в Петербурге. И следующие сорок лет жизни посвятил ей. 25-летний Тургенев в момент знакомства был никто; автор каких-то стишков, а она — знаменитая на всю Европу певица. У них сложились отношения мужчины, который готов преклоняться и служить божеству, и женщины, которая ничего не имеет против: ну, ты поэт, ну плохонький, зато богатенький, хочешь — трепещи… А вылилось все в невероятно запутанный роман, в финале которого все перевернулось: Тургенев стал классиком европейской литературы, а Виардо — певицей, потерявшей голос и занимавшейся преподаванием.
До хрипоты спорят о том, являлся ли Тургенев отцом хоть кого-нибудь из детей Виардо. Одни убеждены, что от него Полина родила своего единственного сына Поля, другие — что дочь Клоди. Иван Сергеевич безумно любил девочку, носился вокруг нее, буквально квохтал, дал ей нечеловеческое приданое, когда она выходила замуж. А она отвечала ему взаимностью — любила его как отца, трепетно и нежно. И именно она была единственной из семьи Виардо, кто отправился с его гробом в Петербург, хоронить на Волковском кладбище… В семье Виардо еще воспитывалась та самая внебрачная дочь Пелагея, перекрещенная Тургеневым в честь любимой — теперь она звалась Полинетт. Но отношения между Полиной и Полинетт сложились ужасные — началось с того, что первая просто неласково относилась ко второй, а закончилось лютой враждой.
Все исследователи единодушны: Виардо словно приворожила, словно загипнотизировала Тургенева. Но любила ли она сама Ивана Сергеевича?.. О страсти с ее стороны и речи идти не может. Вообще, на пылкую страсть она была способна, но растрачивала ее на других мужчин (композитор Шарль Гуно, автор «Фауста», даже намекал, что Клоди — его дочь, словно чтоб сильнее все запутать). А с Тургеневым, как и с законным мужем Луи Виардо, сложились «высокие отношения». Писатель готов был исполнять любые ее капризы, тратить на нее любые деньги, и Виардо это более чем устраивало.
А закончилось все печально. Тургенев заболел, и французские медики сочли его недуг то ли какой-то невралгией, то ли грудной жабой, отпаивали его молоком и думали, что все должно пройти само. А это был рак (судя по всему, миксосаркома, злокачественная опухоль костей позвоночника). Боли были невыносимыми, Тургенев не мог уснуть без морфия. У него начал мутиться рассудок, он называл Виардо леди Макбет, вроде бы чем-то в нее швырялся (об этом мы знаем с ее слов), а она в ответ обратилась к российскому послу во Франции — предложила признать писателя сумасшедшим…
Конечно, он им не был. Конечно, свой последний текст он посвятил ей. И, конечно, после его смерти ей досталось все его состояние. Говорят, она после смерти Тургенева не выходила из своей комнаты три дня: горевала и вспоминала все, что между ними было.
